И все же понедельник оказался счастливым. У меня есть работа. Можно на целый день забыть о своих горестях.

Без двадцати девять я вышла из отеля и, смешавшись с толпой, направилась к автобусной остановке. Меня охватило какое-то пьянящее чувство. Увидев бронзовые цифры 353, я обрадовалась им, словно родным. Работяги драили ручки и протирали люстры. Я обменялась с ними улыбкой, поздоровалась и почувствовала себя как дома. Да, Нью-Йорк — моя родина. Ведь и дом, в котором я появилась на свет, был украшен такими же бронзовыми цифрами. В лифте звучала негромкая музыка, где-то на третьем этаже тарахтела кофеварка, вовсю торговал буфет, и я храбро открыла дверь. Добро пожаловать домой.

Я поискала кабинет Джона Темплтона и после нескольких неудачных попыток нашла его. Секретарша сидела на прежнем месте, и платье на ней было бежевое, в тон стенам приемной.

— У мистера Темплтона совещание, миссис Форрестер. Он велел вам подойти к миссис Джин Эдварде и просил передать, что ждет группу декораторов к одиннадцати часам. — Еще один обмен улыбками, и… — Ах да, миссис Форрестер, миссис Эдварде покажет вам ваше рабочее место. И зайдите к миссис Порселли насчет пропуска. Отдел кадров на четвертом этаже. — Магические слова. Значит, это не сон.

Пришлось долго искать в этом лабиринте кабинет Джин Эдварде. Зажатый двумя кабинетами побольше, он был мал, беспорядочно завален образцами тканей, подушечками для иголок, увешан огромными плакатами, уставлен немытыми кофейными чашками и усеян листами бумаги с восемью или девятью посланиями, написанными разным почерком. Комната была светлая, уютная, со множеством цветов в горшках. Стрелка, на которой горели красные буквы «Вверх», указывала вниз, а огромный плакат с надписью «Улыбайтесь» изображал маленькую плачущую девочку, которая смотрит на лежащее у ее ног мороженое.

Пока я ждала Джин, в кабинет постоянно заглядывали какие-то ужасно занятые люди, ворчали и закрывали дверь. Я ощущала себя гостьей.

В конце концов я занервничала. Хотелось поскорее взяться за работу. Где эта Джин? Где все остальные? Казалось, у всех, кроме меня, было дело. Похоже, здесь шла большая игра, и меня распирало желание вступить в нее. В дверь регулярно просовывались незнакомые лица, а потом исчезали. Пока я просматривала три последних номера журнала, прошло еще полчаса.

— Вы ждете Джин? — Я подняла глаза и увидела высокого мужчину лет сорока пяти, черноволосого, с ярко-голубыми глазами и тщательно ухоженной холеной бородой.

— Да.

— Друг или враг? — Его глаза блеснули.

— Пока не знаю. Вообще-то я здесь работаю.

— Ах вы новая секретарша. Отлично. — Он потерял ко мне всякий интерес и стремительно вышел из комнаты, не дав времени возразить. Я почувствовала раздражение. Нашел секретаршу!

Джин появилась лишь после десяти часов, нагруженная брошюрами, образцами тканей и копиркой. Ее улыбка напоминала утреннее солнце, и долгое ожидание сразу стало казаться мелочью.

— Хай! А мне сказали, что в кабинете ждет новая секретарша. — Ее глаза искрились смехом. Я не выдержала и расхохоталась. — Не давайте ему потачки. Он немного грубоват. Стиль такой. Когда я сказала ему, что вы новая жена французского посла и согласились прийти сюда, чтобы обсудить возможность сфотографировать ваш дом, его чуть кондрашка не хватил.

— Здорово! А кто он такой? Важная шишка? — Я это почуяла. У него был очень начальственный вид.

— Более-менее. Это Гордон Харт. Художественный директор и заместитель главного редактора.

— Значит, скорее «более», чем «менее». Трудно с ним ладить?

— Иногда. Но чаще всего он держит себя в руках. Все мы начинаем склочничать, когда сдаем очередной номер. Еще увидите.

— Тысячу раз видела…

Хорошо. Тогда слушайте. У нас мало времени. Через пять минут отдел декораторов собирается на совещание в кабинете Темплтона, а мне еще нужно убрать все это барахло. На столе у Джулии лежит перечень дел на эту неделю. Вам нужно будет подыскать для съемок какую-нибудь необычную столовую, а мы тем временем займемся детскими спальнями, и… Черт возьми, что же еще?.. Господи!.. А, вспомнила! Завтра вам надо будет поговорить с редактором отдела кулинарии, а еще Джон хочет, чтобы на следующей неделе вы взяли у кого-нибудь интервью. Через неделю-другую здесь станет поспокойнее, а пока впрягайтесь в лямку, если можно так выразиться. О'кей? Готовы? Пошли на совещание. По дороге заскочим к фотографам и глянем, что они там наснимали в пятницу. Глаз да глаз! Поговорим позже. Располагайтесь в кабинете Джулии, вторая дверь налево отсюда. — Все это время она сортировала бумаги, распихивала их по папкам, перебирала фотографии, делала записи, но ни на секунду не отклонялась от темы. Джин была одной из тех неутомимых, подвижных женщин лет под сорок, которые созданы для карьеры. Энергичная, знающая, красивая… Редкое сочетание. И я, последив за Джин, безошибочно догадалась, что она тоже в разводе.

Совещание в кабинете Джона Темплтона было кратким и деловым. Сотрудники передавали друг другу размноженные листы, из которых впоследствии должен был сложиться журнал, а я внимательно слушала, чувствуя себя новичком в этой школе и изо всех сил пытаясь понять, что к чему.

В полдень, когда все разошлись, я направилась следом за Джин. Она проскользнула в свой кабинет, а я отсчитала две двери налево и робко нажала на ручку. Интересно, что там?

Комната мне понравилась. Две стены были голубыми, третья оранжевой, а четвертая кирпичной. На полулежал толстый коричневый ковер, стены были увешаны фотографиями, плакатами и забавными маленькими тарелочками. На одной из них красовалось изречение Мэй Уэст [11] : «Лучшее — друг хорошего», две другие гласили: «Дерьмо» и «Отвага», а около стола висела четвертая с надписью: «Не сегодня, Джонни-бой!» На письменном столе было целых две крышки, а в углу торчало великое множество расписанных разными красками бумажных цветов. Кабинет был маленький, но выглядел симпатично. Я плюхнулась в кресло «мадам директора» и почувствовала себя королевой. Первый день в новой школе оказался утомительным.